Осетины.

К общественным формам у осетин относятся большая семья — се¬мейная община — и малая семья.

Полевой этнографический материал свидетельствует о широком распространении семейных общин в пережиточной форме до конца XIX — начала XX в. Литературные и этнографические данные показывают, что еще в первой половине XIX в., т. е. до переселения осетин на равнину, преобладающей формой их семьи была семейная община, т. е. большая семья.

Наиболее раннее упоминание о существовании семейной общины находим у Штедера (1781 г.), отмечавшего наличие у северных осетин «многолюдных семейств», размещавшихся в каменных постройках, укрепленных башнями.

Одним из крупнейших исследователей семейной общины у кавказ¬ских народов, в частности у осетин, был М. Ковалевский. Во время своих поездок по Осетии М. Ковалевский был свидетелем бытования у осетин больших семей, численность которых составляла от 40 до 100 че¬ловек. Исследуя семейную общину у осетин в сравнительном аспекте, М. Ковалевский находит в ней много характерных черт, сходных с юго¬славской задругой.

Ценные сведения о численном составе большой семьи в Северной и Центральной Осетии содержит донесение начальника Осетинской духовной комиссии протопопа Болгарского, составленное в 80-х годах .XVIII в. Однако в этом документе перечисляются лишь взрослые члены семьи, принимавшие крещение, и не учтены дети.

Большого внимания заслуживают данные Ю. Клапрота, отмечав¬шего, что в горной Осетии «дома селений разбросаны, но часто имеется до пяти домов в одной изгороди с башней». В таких замках (галуанах), которые часто встречались в горах, размещались большие семьи.

Более полные и конкретные сведения о составе семейной общины -осетин приводятся исследователями 70-х годов XIX в.

В 80-х годах XIX в. С. Кокиев впервые сообщил о численном со¬ставе осетинской большой семьи. Объясняя ее существование «бытовы¬ми -и социальными условиями», он писал: «Мы видим семьи душ до 40 и более, потому что раздел между братьями при жизни родителей явле¬ние слишком редкое и ненормальное...».

О причине такой устойчивости больших семей говорится и в рабо¬тах последующих авторов, в частности А. Рассиковой и А. Скачкова.

«Насколько патриархален быт осетин, — писала А. Рассикова о жи¬телях Куртатинского ущелья,— можно судить по тому, что в горных аулах до сих пор не редкость семьи в тридцать и сорок человек. На вопрос наш, как они уживаются в таком громадном количестве, осетины ответили: «Что же нам делать? Земли у нас так мало (135 десятин на 536 душ населения), что вместе мы еще можем как-нибудь жить, а врозь каждому не достается и по полудесятины».

А. Скачков также подчеркивает, что одной из главных причин со¬хранения семейной общины в дореволюционной горной Осетии, в част¬ности Дагомского прихода, является недостача земли.

Отметив существование здесь больших семей, достигавших 30 и бо¬лее человек, автор пишет: «Семейные разделы вследствие малоземелья и малого размера скотоводства приводят разделившиеся дворы почти к полному разорению. Страх перед разорением и является цементом, скрепляющим дворы и удерживающим их от разделов».

Важным источником для изучения больших семей осетин являются и архивные документы, в частности посемейные списки, дающие в основ¬ном Правильное представление о составе семей, но в то же время тре¬бующие строгого критического подхода. Как известно, горцы, стараясь уменьшить сумму подати, не всегда правильно указывали численный состав своих семей. Так, по переписи 1886 г., семья южных осетин не превышала в среднем пяти—семи человек, что не соответствовало действительности. Поэтому данные архивных источников при определе¬нии степени распространения больших семей необходимо рассматри¬вать, учитывая литературные и полевые этнографические данные. В отличие от Юго-Осетии в Северной Осетии посемейные списки за 1886 г. подтверждают наличие больших семей. Так, в сел. Нижний Саниба в четырех семьях числилось от 16 до 20 человек, в пяти—от 26 до 30, в двух — от 31 до 35, в одной семье — 51 человек. В сел. Верхний Саниба в четырех семьях числилось от 26 до 30 человек, в четырех — от 31 до 35 человек. Почти такое количество больших семей было и в Верх¬нем Тменикау. В сел. Верхний Кани в двух семьях имелось от 21 до 25 человек, в трех семьях — от 26 до 30, в одной—-30 человек и т. д. Доказательством того, что преобладающей формой семьи у осетин в первой половине XIX в. являлась семейная община, могут служить жилища большой семьи — трехэтажные каменные дома-крепости (ганах), большие, одноярусные и двухъярусные, горские дома, состоявшее из множества жилых помещений, и, наконец, замки, представлявшие собой комплекс жилых, хозяйственных и оборонительных сооружений, обнесенных каменной стеной. Все эти постройки можно встретить и в наше время, большей частью в виде развалин, почти в каждом селении горной Осетии.

Жилище семейной общины у равнинных осетин состояло из смеж¬ных или отдельно стоявших построек, включавших обычно хадзар или несколько длинных прямоугольных домов.

Широкое распространение у осетин семейной общины в прошлом подтверждается и характером их расселения по родовым селам и квар¬талам. Во многих горных районах группы смежных сел нередко на¬селялись однофамильцами. В равнинной полосе Северной Осетии почти все селения были смешанного типа; однако в них сохранялись целые кварталы и улицы, застроенные домами родственников-однофамильцев, членов общин, возникших в результате распада больших семей.

Большие патриархальные семьи у осетин стали вновь возникать на новых местах их расселения — «в равнинной полосе Северной Осетии, в предгорьях Юго-Осетии, а также в ряде районов собственно Грузии.

Несмотря на значительное развитие капиталистических отношений, семейная община в этих районах просуществовала, так же как в горах Осетии, вплоть до Октябрьской революции, причем была распростра¬нена повсеместно.

Итак, причины стойкого бытования большой семьи у осетин столь длительное время независимо от их места жительства—в горах или на равнине — заключались в малоземелье и сохранении первобытных орудий труда, особенно в горной полосе, что вызывало необходимость ведения комплексного хозяйства (земледелие, скотоводство, отходничестно и т, д.), требовавшего большого количества рабочих рук. Следуя известной поговорке «Иунаг магур у» («Одинокому живется бедно»), осетины старались по возможности сохранять (большие семьи, чтобы иметь в хозяйстве какой-то достаток. В семейных общинах, где была большая избыточная мужская рабочая сила, большое значение, осо¬бенно в конце XIX в., приобрели отхожие промыслы.

Наиболее прочно семейные общины сохранялись среди зажиточной части населения. Благодаря концентрации имущества в одних руках такие семьи владели большими стадами овец, имели много арендных земель, особенно на равнине; некоторые из них завели даже торговые лавки, вальцовки, строили кирпичные и черепичные заводы. Это были уже настоящие кулацкие хозяйства, широко использовавшие наемный груд.

Возникновение подобного рода больших семей относится к 80—90-м годам XIX в., т. е. к периоду развития капитализма и проник¬новения товарно-денежных отношений в осетинскую деревню. Число членов новой семейной общины осетин не превышало 40—70 человек. Большинство семей образовалось в результате сегментации и распада больших классических семей, состоявших из 100 и более душ, зафикси¬рованных еще М. Ковалевским в ряде мест горной Осетии. В более поздний период самые крупные по численности общины сохранялись в горах. В сел. Фаснал была семейная община Тавасиевых, состоявшая из 85 человек, куда входили родители и их восемь женатых сыновей с детьми.

В Алагирском ущелье (сел. Нузал) еще в начале XX в. была из¬вестна семейная община Мзоковых, распавшаяся перед революцией, в (которую входило 48 человек, в том числе 17 взрослых мужчин. Семья имела крупное хозяйство; в нем было 1000 голов овец, 140 дойных коз, 12 быков, 6 лошадей и т. д. Семейная община Мзоковых не была ис¬ключением в Алагирском ущелье. Существование таких семей еще в начале XX в. отмечалось здесь повсюду: Цагаловы (сел. Луар), Чесоевы (сел. Цамат), Дзигоеовы (сел. Урсдон) и т. д. Все они были известны как крупные овцеводы, поставлявшие на рынок сыр, мясо, шерсть.

По количеству семейных общин Алагирскому ущелью не уступало Куртатинское, где также остро ощущалась недостача земли, что была одной из главных причин сохранения этой формы семьи.

Многие семейные общины куртатинцев, в которые входило по че¬тыре поколения, просуществовали вплоть до коллективизации. Те же причины, которые действовали в горах, вынуждали осетин жить се¬мейными общинами и на новых местах их поселения — на равнине Северного Кавказа и в ряде мест собственно Грузии.

Средняя численность большой семьи, например у равнинных осе¬тин, колебалась в этот период от 20 до 30 человек. Такие семьи, объеди¬нявшие несколько поколений, встречались здесь почти в каждом селе¬нии (в селениях Кадгарон, Чикола, Заманкул и др.).

Главным средством к существованию семейной общины у равнин¬ных осетин стало земледелие, сочетавшееся с отгонным скотоводством и отхожими промыслами. В связи с этим значительно изменились и обя¬занности членов семейной общины; в частности, уход за животными почти полностью становился теперь обязанностью мужчин.

Несколько иначе происходило развитие семейной общины осетин, поселившихся в горных районах Грузии. Здесь также экономические и природные условия вынуждали осетин жить большими семьями, достигавшими часто 50—70 человек. Так, в 1962 г. в сел. Элбаты Карельско¬го района Грузинской ССР насчитывалось 150 дворов Элбатиевых, воз¬никших из одной семейной общины. Основатель ее был выходцем из Джавского ущелья Юго-Осетии.

Известный дореволюционный грузинский этнограф М. В. Мачабели одним из первых дал описание семейной общины на примере семей осетинских поселенцев Тинаевых (Тинашвили) в сел. Диди — Лило Душетского района. Эта семья, просуществовавшая почти до конца XIX в., состояла из 60 душ. Впоследствии из нее образовалось семь хо¬зяйств.

Существование у осетин семейных общин на территории Грузии подтверждается также записями 3. Н. Ванеева, в которых дается характеристика большой семьи Гогичевых, живших в сел. Мгебриани, расположенном в Триалетских горах. В этой семье, распавшейся лишь в советское время, насчитывалось 50 душ.

Этнографический (материал свидетельствует об особо устойчивом существовании семейной общины у осетин в горах, о сохранении здесь еще недавно некоторых больших семей. Так, была известна в Юго-Осетии большая семья Абаевых из сел. Верхний Сба, имевшая более 35 человек и распавшаяся лишь после переселения их на разниму Северной Осетии.

Во время поездок по Осетии мы уже не застали таких больших семей. Тем не менее сведения о семейных общинах осетин были со¬браны нами от информаторов, бывших в свое время членами больших семей или хорошо знавших их.

Этнографические исследования показывают, что осетинская семей¬ная община относится к демократическому типу семейных общин, па классификации М. О. Косвена, присущему также некоторым народам Кавказа.

Эта семейная община являлась «более архаической первобытно-демократической» формой и отличалась от другого типа семейной общины (деспотической), присущей многим другим кавказским наро¬дам (чеченцам, ингушам, карачаевцам, армянам и др.) Глава этой семейной общины (деспотической) пользовался неограниченной властью, являлся фактическим собственником всего семейного иму¬щества.

Глава осетинской семейной общины назывался «хадзарыхицау» (глава дома). Главой обычно был дед, отец, старший брат, а в ряде случаев старшая женщина (мать). Иногда во главе семьи после смер¬ти отца становился не старший брат, а младший, если он выделялся личными качествами: трудолюбием, умением улаживать отношения между членами семьи. Нарушение этого патриархального принципа старшинства было вызвано широким развитием у осетин в конце XIX — начале XX в. земледелия, скотоводства, отходничества и т. д., требовавших хорошего организатора и умелого руководителя хозяй¬ством. Новый преемник иногда назначался самим отцом перед смертью, а большей частью вступал в свои права по обычаю старшин¬ства.

Вместе с тем наш материал свидетельствует об отсутствии вы¬борного начала в осетинской семейной общине, вопреки утверждению М. Ковалевского, отмечавшего, что у осетин «при недовольстве стар¬шим или старшею двор вправе сменить их и назначить на их место лучшего хозяина», что свидетельствует о нарушении демократиче¬ских начал первобытнообщинного строя. Глава осетинской семейной общины, обладавшей огромным авторитетом, никем не избирался, а должность его переходила по наследству от деда к отцу, от отца к сыну. От личных качеств и авторитета главы семьи во многом зави¬село благополучие семьи, ее существование. Характерно, что распад подавляющего большинства осетинских семейных общин происходил именно после смерти их глав, когда семьи лишались своих авторитет¬ных руководителей. «Но при всем огромном авторитете, — пишет 3. Н. Ванеев про главу югоосетинской семейной общины, — для него не характерно, что называется „деспотизмом" или „абсолютизмом". Он первый между равными. Он лично принимал участие в производстве. При разрешении возникших вопросов он прислушивался к мнению других членов семьи, и решение обычно выражало общее согласие»79. Однако эти черты были присущи не только главе югоосетинской се¬мейной общины, но и главе семейной общины северных осетин. Воз¬можный произвол главы семьи ограничивался семейным советом, где обсуждались, обычно с участием всех мужчин старшего поколения и иногда главы женской части семьи — афсин, важнейшие вопросы семейной общины. Решение семейного совета (бинонты унафа) выпол¬нялось всеми беспрекословно. Участие главы семьи в работах по хо¬зяйству зависело от возраста. Обязанности главы семьи — старика — обычно ограничивались общим руководством общинным хозяйством, распределением функций среди мужчин, приемом гостей, а также вы¬полнением некоторых несложных работ: ремонтом транспортных средств, сельскохозяйственных орудий, уходом за огородом ,и фруктовым садом и т. д. Обычно же глава семьи являлся не только умелым руководи¬телем и организатором, но и лучшим работником в доме, выполняв¬шим наиболее важные и сложные дела. На равнине, где ведущей отраслью было земледелие, глава общины руководил вспашкой, посе¬вами зерновых культур, уборкой урожая; в горах он заботился об увеличении поголовья скота, нанимал пастбища и покупал хлеб для семьи у равнинных жителей. Остальные хозяйственные функции в осетинской семейной общине были строго распределены между муж¬чинами. Один обеспечивал постоянный уход за животными, другой занимался земледелием, третий уходил на заработки в город или на рудник, четвертый занимался ремеслом и т. д. Все доходы членов об¬щины поступали в общую кассу, которой распоряжался глава семьи.

Вся жизнь женской половины семьи подчинялась афсин — жене главы семьи, пользовавшейся большим уважением. Нередко афсин после смерти мужа становилась главой семьи и управляла ею с по¬мощью одного из своих сыновей. Во многих случаях семейная община после смерти ее главы сохранялась до тех пор, пока была жива афсин. Своим авторитетом она сплачивала семью, не допускала ссор между невестками и другими членами общины, требовала от женщин одина¬кового отношения ко всем детям семьи, святого соблюдения традиций семьи и т. д. Характерно, что у северных осетин лишь афсин могла садиться обедать одновременно с мужчинами, располагаясь в переднем углу женской половины хадзара, недалеко от места главы семьи. Афсин являлась не только руководительницей женских работ, но и хозяйкой кладовой, где хранились все запасы продуктов питания семьи. Роль афсин как носительницы черт, являющихся пережитками матриархата, находит свое яркое выражение в образе знаменитой нартской героини Шатаны, без участия и совета которой не обходи¬лось ни одно знаменательное событие у нартов. В фольклоре сохра¬нилось немало народных песен, в которых воспевается щедрость и доброта афсин. Интересно отметить, что термин «афсин» этимологи¬чески восходит к древнеиранскому и получил в свое время широкое распространение и в Средней Азии. В период матриархата этим тер¬мином называли у массагетов и сарматов военачальниц, но в Средней Азии этот термин обозначал еще «правителя», «господина».

После смерти афсин главой женщин семьи становилась старшая невестка (хистар файнуст), независимо от того, являлся ее муж гла¬вой семьи или нет. Обычно старшая невестка, заменяя часто афсий в случае ее болезни или временного отсутствия, уже имела опреде¬ленный опыт в этом деле. Вступая в свои права, новая афсин стано¬вилась советчицей главы семьи, распределяла хозяйственные функций среди женщин, на плечах которых лежали многочисленные обязан¬ности. При этом нужно отметить, что в семейных общинах горной Осетии, где главным занятием было скотоводство, на долю женщины приходилось гораздо больше обязанностей. Наряду с сельскохозяй¬ственными работами (уборка и молотьба урожая, уборка сена) жен¬щина была обязана доить овец, приготовлять сыр и масло, делать сукно, шить одежду для семьи. Женщина в семейных общинах у рав¬нинных осетин была занята в основном по дому и редко привлекалась к полевым работам.

Подобно другим, в осетинской семейной общине обязанности среди женщин были строго разграничены. Приготовление пищи счи¬талось делом старшей невестки. В некоторых многочисленных семьях хлеб пекли по очереди обычно две женщины. На обязанности стар¬ших невесток лежало также приготовление молочных продуктов, в частности сыра, занимавшего значительное место в пищевом рационе осетин. Носить воду, растапливать печь, доить коров, а также убирать жилые и скотные помещения и даже двор — все это входило в обязан¬ности младших невесток. Длительное сохранение натурального хо¬зяйства у осетин, особенно в горах, вынуждало их делать почти всю одежду в домашних условиях. Большое количество времени и труда каждая женщина тратила на изготовление домотканого сукна. При обработке шерсти и изготовлении из нее пряжи женщины объединя¬лись и проводили все эти работы коллективно под руководством стар¬ших женщин, обладавших большим опытом и знанием дела. У рав¬нинных осетин в связи с широким распространением фабричных тканей женщина была в основном освобождена от изготовления сук¬на — одного из наиболее тяжелых трудовых процессов, выполняемых женщиной. В более независимом положении в семейной общине находились девушки. Чувствуя себя временными членами семьи, девушки обычно работали по дому лишь в случае необходимости и больше всего были заняты приготовлением приданого, в чем им оказывали большую помощь все женщины общины. На девушку возлагались обязанности следить за чистотой жилых помещений и двора. Уход за неженатыми мужчинами в семье также лежал на обязанности девушки. Она шила для них одежду и стирала ее до тех пор, пока каждый из них не при¬обретал для себя жену.

В семейной общине осетин, как и у других народов, особенно тяжелым было положение самой молодой невестки (кастар чындз). Она вставала раньше всех и ложилась позже всех. На ее плечах ле¬жали многочисленные обязанности по дому. Еще до рассвета она должна была подмести двор и улицу не только перед своим домом, но и перед соседними. Особенно тяжело приходилось молодой невест¬ке в семье горных осетин, где она еще была обязана убирать скотные помещения, доить овец, участвовать в полевых работах. Младшая невестка не могла сидеть при старших, всю жизнь не разговаривала со старшими мужчинами семьи, а до некоторого времени и со свек¬ровью. Во время приема пищи в хадзаре невестка обычно прислужи¬вала всей семье, а сама обедала позже всех. Взаимоотношения между невестками и афсин в разных семейных общинах складывались безу¬словно по-разному. По рассказам стариков, бывших ранее членами большой семьи, афсин, оберегая семью от распада, улаживала в ней всякие конфликты, более или менее одинаково относилась ко всем ее членам. Молодые женщины видели в ней доброго и умного настав¬ника, гостеприимную хозяйку. Афсин, относившаяся плохо к своим снохам, не пользовалась в народе доброй славой. В доме такой хо¬зяйки редко останавливались гости.

Жилище семейной общины отличалось огромными размерами, соответствовавшими численности семьи. В горах большие семьи жили в замках и домах-крепостях, а на равнине Северной Осетии — в длин¬ных прямоугольных домах. Во всех этих постройках хадзар составлял главное жилое помещение.

Характерной чертой для осетинской семейной общины являлся также ее строгий внутренний распорядок. За стол сначала рассажи¬вались по старшинству пожилые мужчины во главе с хозяином дома. В это же время обычно обедала афсин, сидя за отдельным столом в переднем углу женской половины хадзара. Затем за стол садились все остальные мужчины. Во время сезонных сельскохозяйственных работ этот порядок нарушался. С разрешения главы семьи все муж¬чины рассаживались вместе за стол, чтобы вовремя отправиться на работу. После мужчин обедали женщины, придерживаясь такого же порядка старшинства. Детей кормили отдельно и раньше всех. Девуш¬ки часто садились за стол вместе с юношами. В ряде мест в Юго-Осетии, в частности в Кударском ущелье и в предгорной полосе об¬ласти, такой внутренний распорядок в общине был несколько иным, что объясняется, по-видимому, влиянием соседей-грузин. Здесь все члены общины обедали обычно одновременно. При этом мужчины и женщины рассаживались отдельно в хадзаре на своих половинах.

Общей собственностью семьи наряду с жилыми и хозяйственны¬ми постройками считались также все пахотные и сенокосные земли, весь скот и некоторое имущество, перешедшее к ним от дедов и от¬цов,— большой медный пивоваренный котел, ружья, шашки, кинжа¬лы, серебряные пояса и т. д. «Оставшиеся от предков ружья и старые клинки, — писал М. Ковалевский, — доселе считаются в Осетии общим достоянием всей семьи». После раздела семейной общины в том случае, если между братьями сохранялись хорошие отношения, в об¬щем их пользовании оставались еще некоторые хозяйственные пост¬ройки, пахотные и сенокосные участки, мельница. Такие родственники обычно на равнине составляли общий квартал, а в горах часто оста¬вались жить в отцовском доме, разделив его на отдельные ячейки.

Развитие капитализма на Кавказе, проникновение товарно-денеж¬ных отношений в осетинскую деревню явились главной причиной, спо¬собствовавшей распаду семейной общины. В распаде семейной общины большую роль сыграло отходничество, получившее особенно широкое развитие во второй половине XIX в. В семейной общине про¬исходит процесс ломки общего хозяйства и ее распад на малые инди¬видуальные семьи. Однако отходничество развивалось в разных частях Осетии неравномерно. В одних районах, примыкавших к перевальным дорогам и Садонским рудникам, оно получило более широкое разви¬тие, в других, особенно в высокогорной полосе, отходничество почти не играло никакой роли. Именно поэтому процесс распада семейной общины в горах протекал значительно медленнее, чем на равнине.

Важным фактором, способствовавшим сохранению больших семей, являлись адаты, по которым сыновья не имели права требовать вы¬дела при жизни отца. В то же время было немало случаев, когда отец, видя несогласие в семье, сам ставил вопрос о ее разделе, чтобы при жизни определить сыновей. Раздоры между снохами также явля¬лись поводом для распада семейной общины. Ссоры между женщи¬нами порождались, как отмечает М. Ковалевский, стремлением «каждой малой семьи удержать в личном обладании продукты соб¬ственного труда. Недаром же пряжа является повсюду, и в том числе в Осетии, одним из первых объектов индивидуального присвоения. Получаемый от продажи или обмена ее доход поступает, как общее правило, в личное распоряжение не старшей в семье женщины, а са¬мой пряхи и ее мужа».

Таким образом, появление внутри семейной общины частно¬собственнических тенденций привело к ее распаду.

Другим поводом для распада семейной общины у осетин, как и у многих других народов Кавказа, являлась смерть авторитетного главы семьи. Раздел большой семьи происходил почти так же, как и у других народов Кавказа, в частности у грузин. При разделе у осетин, например, приглашали разделителя (уарджыта) из числа близких родственников. Характерной чертой здесь было выделение из имущества особой доли для родителей, для старшего и младших братьев. Право на получение равной доли имели братья и вдова умершего брата, оставившего взрослых детей. Делились вся земля, весь наличный скот, все жилые и хозяйственные постройки. Право на получение лучшей доли (земли и т. д.) предоставлялось старшему брату, вложившему больше труда в хозяйство. Кроме того, ему вы¬деляли особую долю (хистары хай — доля для старшего). В разных районах Осетии она определялась по-разному, в зависимости от состояния хозяйства. В одном выделяли отцовский дом, в другом — участок земли, в третьем — скот и т. д. При разделе учитывалось по¬ложение и младшего брата. В качестве доли младшего у дигорцев выделяли участок земли, а у иронцев — несколько голов скота. В ряде

случаев младшему брату давали также верхового коня, значительную сумму денег для обзаведения хозяйством. При разделе у осетин, как и у многих других народов, родители оставались обычно с младшим сыном. Старинная осетинская поговорка гласит: «Мады ама фыды дарын кастарма хауынц» — «Мать и отец остаются на попечении млад¬шего». Однако если младший сын был женат, то родители могли оставаться по своему выбору с любым из сыновей. Поровну делилось и жилище семейной общины, причем общее помещение (хадзар), как правило, передавалось родителям, а если их не было — старшему бра¬ту. За ним же оставались очажная цепь, семейный знак (дамгъа) на животных.

Таким образом, семейная община или большая семья, сохранив¬шая много архаических черт осетинского быта, имела много анало¬гий с семейной общиной у соседних народов, в частности грузин. Характерной чертой осетинской большой семьи являлось также ее длительное существование, особенно в горной Осетии, отличавшейся отсталыми формами хозяйства и пережитками патриархально-родового быта.

Со второй половины XIX в. преобладающей формой семьи у осе¬тин становится малая семья. Об этом свидетельствуют данные этно¬графии и статистики, в частности материалы из посемейных списков за 1886 г., а также ряд архивных документов. По этим документам число членов семьи составляло в среднем не более 5—7 душ.

В настоящее время малая семья в среднем состоит из 3—4 че¬ловек; нередко по численности она бывает равной большой неразде¬ленной семье, встречающейся еще изредка кое-где в Осетии. Так, но данным хозяйственных книг, относящихся к 1919—1960 гг., число членов семей нередко достигает 8—12 человек. Из 500 семейств, обсле¬дованных нами в сел. Кадгарон, в одной семье было 13 человек, в двух —по 12, в двух — по 11, в семи — по 10, в 14 — по 9, в 27 — по 8 человек и т. д. Подобная картина наблюдается во всех других селах равнинной и особенно горной Осетии. Так, в сел. Елканта, населенном тремя семействами, в одной из них — 9 человек, в другой — 8, в третьей — 6 человек. То же самое находим в селениях Кемульта-Сахта, Надарваз, Рук и др. Следует заметить, что количество детей у равнинных осетин меньше, чем у горных.

Характерной чертой современной осетинской семьи является так¬же совместное проживание родителей с одним из неженатых сыновей. Редко, когда родители-старики живут отдельно от своих сыновей. По старой осетинской традиции при отсутствии старших мужчин семью-возглавляет свекровь, а иногда, в случае ее дряхлости,— ее овдовев¬шая невестка, нередко уже имеющая женатого сына или сыновей.

Дореволюционная осетинская малая семья, как и у многих других народов Кавказа, отличалась сохранением пережитков патриархально-родового быта. Характерно, что с малой семьей у осетин связано по¬явление многоженства, совершенно отсутствовавшего в их семейных общинах. Обычай многоженства, распространившийся в основном среди осетинских феодалов — бадилят и тагиат, возник, по-видимому, под влиянием мусульманской религии, проникшей в Осетию не ранее XVII в. Это подчеркивалось, в частности, и А. Гакстгаузеном. «Обык¬новенно осетины, — писал он, — имеют только одну жену, изредка две. В этом заметно влияние магометанских нравов, потому что характер народа и прочие его обычаи более указывают на европейскую семейную жизнь, на однобрачие». Таким образом, наряду с моно¬гамным браком у осетин существовало и многоженство, обозначав¬шееся особым термином «номылус» (жена по имени). Осетинские феодалы — бадилят и тагиат, исповедовавшие мусульманство, на¬ряду с одной законной женой, которая обычно бывала равного с ними происхождения, имели незаконных жен (номылус). В качестве номы¬лус обычно брали девушек из подвластных алдарам крестьянских-семей. Дети от номылус назывались у иронцев кавдасардами (рож¬денные в хлеву), а у дигорцев — кумягами и составляли особую ка¬тегорию. По существу эта вторая семья феодала работала на его первую семью. В 1868 г. в Северной Осетии число кавдасардов и но¬мылус достигало 822.

В отличие от феодала крестьянин брал вторую жену в очень ред¬ких случаях. Исключение составляли некоторые мусульманские селения (Чикола, Заманкул, Эльхотово и др.), где под влиянием шариата многоженство получило большее распространение. Однако у осетин: муж мог жениться вторично только с разрешения первой жены. Это делалось в случае отсутствия детей от первой жены или ее болезни, а также при необходимости иметь лишние рабочие руки в хозяйстве..

Номылус обычно находилась в доме в приниженном положении, неся всю тяжесть домашних и полевых работ. В случае разногласия между женами первая жена обычно отделялась от мужа со своими детьми. Оскорбляющим достоинство осетинской женщины являлся брак по обычаю левирата, до недавнего прошлого бытовавший у ингушей, чеченцев, горцев Дагестана. По данным Вахушти, у осетин он был распространен в XVII в. Главной причиной существования левирата у осетин являлось стремление сохранить в семье лишнюю работницу, а также избавиться от уплаты выкупа за невесту. Во второй половине XIX в. левират стал постепенно исчезать наряду с другими пережит¬ками родового быта сначала у равнинных осетин, а затем и в горах. В горных селениях левират, хотя и осуждался, все же встречался гораздо чаще. В Мамисонском ущелье, например, по сведениям 75-летнего Антона Дарчиева (сел. Лисри), вдова оставалась жить в семье умершего мужа даже в случае отсутствия в ней лиц мужского пола, обязанных жениться на ней. Живя здесь, она могла вступить в связь с посторонним и иметь от него детей для продолжения рода мужа. На равнине было по-другому. По словам 80-летнего Захота Салбиева (сел. Эльхотово), здесь с большим презрением относились к тому, кто брал в жены вдову умершего брата «йа чындзы йа ус скодта» — женился на своей невестке. Обычай левирата, идущий из глубины веков, от эпохи родового строя, в разных районах Осетии имел разные формы. В ряде мест левират совершался так: неженатый брат оставлял свою черкеску где-нибудь на виду, и если вдова брала ее и относила ему в комнату, то это означало, что она желает стать его женой.

Значительное распространение, главным образом в Центральной и в Южной Осетии, имело примачество. Прием зятя (мидагмой-внутренний муж) в дом родителей жены совершали в случае отсут¬ствия у последних сыновей-кормильцев. Возможно, что этот обычай был заимствован осетинами у соседних грузин, у которых он имел еще до недавнего времени широкое распространение. Во всяком случае у северных осетин он встречался очень редко и вызывал осуждение. Мидагмой у осетин не пользовался никакими правами в обществе. Жить в доме тестя считалось большим позором для мужчин. Дети от мидагмой обычно считались принадлежащими к роду жены.

Наряду с отмеченными родовыми пережитками в малой семье осетин патриархальная власть ее главы проявлялась значительнее, чем в семейной общине. Муж был главой семьи и полновластным хозяи¬ном дома. Он редко считался с мнением жены при решении важней¬ших вопросов, касавшихся судьбы членов семьи и имущества. Муж считал ниже своего достоинства спрашивать жену о чем-нибудь, а тем более выслушивать ее совет. В отличие от семейной общины, где женщина имела обычно строго ограниченные обязанности, в малой семье, особенно в горах, все заботы по хозяйству и работа в поле при¬ходились на долю одной женщины.

Положение женщины в горной Осетии еще более ухудшилось в конце XIX — начале XX в., что обусловливалось не только патриар¬хально-родовыми пережитками, но экономическими (развитием ското¬водства) и природными условиями жизни.

В результате развития отходничества почти весь мужской состав горных селений уходил работать преимущественно в селения равнин¬ной Осетии, а также в города Кавказа и за его пределы, оставляя все хозяйство на попечение жен.

В этот период физическая загруженность женщин в семье у рав¬нинных осетин также увеличилась в связи с развитием хозяйства, в частности с увеличением посевов кукурузы и других культур и раз¬витием скотоводства. Теперь ее занятия не ограничивались только делами по дому. Она участвовала также во многих сельскохозяйст¬венных работах: в прополке кукурузы, уборке урожая и др.

Муж, как глава семьи, распоряжался всем хозяйством и держал в своих руках все доходы от него, поэтому женщина была от него зависима экономически. Такая зависимость еще более возросла в конце XIX — начале XX в., когда производимые женщиной предметы домашнего быта и одежда (сукно, бурки и пр.) были вытеснены фаб¬ричными изделиями и не находили больше сбыта среди населения.

Сохранение патриархально-родовых пережитков в быту осетин, в частности необходимость уплаты за невесту выкупа, достигавшего колоссальных размеров, ставили женщину в совершенно бесправное положение. Заплатив калым за жену, муж считал ее своей собствен¬ностью. В любое время он мог попрекнуть ее словами: «Зон аз да алханга бакодтан» — «Помни, что я тебя покупал».

Это приниженное положение женщины существовало со дня ее рождения. Появление мальчика на свет у осетин, как и у других гор¬цев, встречалось «с величайшей радостью», в то время как рождение девочки приносило огорчение всей семье. Пренебрежительное отно¬шение к женскому полу проявлялось и при совершении свадебного обряда, когда хызисаг (сниматель платка) громко высказывал поже¬лание молодой иметь девять мальчиков и лишь одну девочку. Согласно старым осетинским адатам, муж мог прогнать жену, требуя от ее родственников возвращения всего заплаченного им ка¬лыма. Главными мотивами развода являлись неверность жены, бесплодие или болезни. Если же развод происходил по вине мужа, то возвращалась только часть выкупа.

У осетин-мусульман вместе с выкупом вносили еще сумму денег или ценности; по брачному договору муж обязан был вернуть его жене при разводе. По обычаю, женщина не имела права полу¬чить развод без согласия мужа, в то время как последний мог оста¬вить жену и взять новую. При разводе у осетин, как и у соседних народов, дети оставались с отцом. Жена обязана была также возвра¬тить мужу его сына, родившегося после развода, однако девочка обычно оставалась за матерью. В старину развод был весьма редким явлением в Осетии и считался завершенным после того, как муж производил выстрел из винтовки в присутствии свидетелей со словами: «Хъодыдыл канын» — «Отныне отрекаюсь от тебя».

Патриархально-родовые пережитки ограничивали права женщины и в общественной жизни. В отличие от женщин многих других кав¬казских народов осетинка не имела права разговаривать громко, петь песни на свадьбах и других торжествах. Проходя мимо мужского сборища на нихасе, молодая должна была прикрыть лицо платком или отвернуться в сторону. Как у всех горцев, осетинка уступала до¬рогу мужчине и т. д. Важно отметить вместе с тем, что женщина у осетин-мусульман в отличие, например, от азербайджанок и курдянок не носила чадры, а появление девушки в обществе без головного убора считалось обычным, в то время как у ингушей, чеченцев, даге¬станцев и других народов подобные случаи не допускались исламом.

Пережитки патриархально-родового быта особенно ярко проявля¬лись во взаимоотношениях между супругами, а также между родите¬лями и детьми. В осетинских адатах XVIII в. говорится: «Муж имеет право наказать жену свою за провинности и словами и побоями, даже до увечья, и никто в таком случае не вправе вступиться за жену его, ни даже отец или брат ее». Однако этнографические данные, собран¬ные нами по всей Осетии, а также сведения многих дореволюционных авторов говорят совершенно противоположное. Оскорблять жену, а тем более бить ее считалось у осетин недопустимым. От такого че¬ловека отказывалось все общество. «Как ни безрадостна жизнь жен¬щины,— писал В. Ф. Миллер, — однако к чести осетин нужно сказать, что между ними крайне редко встречаются акты грубости и насилия против нее. Бить женщину считается позором. Если семейный раздор дошел до крайней размолвки, жена уходит в дом родителей, и со стороны мужа .начинаются хлопоты о примирении». Подобное утверждение мы находим и у К. Борисовича, отмечавшего, что «ругать женщину или оскорблять ее каким-либо другим путем для осетина унизительно».

Таким образом, высказывания, приведенные из осетинских адатов, отражают, по-видимому, более отдаленный период истории обычного права осетин. Во всяком случае уже в XIX в. в семейном укладе осе¬тин отмечаются существенные изменения, происшедшие в результате их экономического и культурного роста. Тем не менее положение женщины в семье все же оставалось тяжелым во всех отношениях вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции, когда ее равноправие было утверждено декретами Советской власти. Это не означало, что фактическое равноправие пришло к женщине сразу же. Долгие годы шла борьба между старыми патриархальными порядка¬ми, глубоко укоренившимися в семье и обществе осетин, и тем новым, что утвердило и проводило в жизнь Советское правительство. Во мно¬гих случаях сами женщины не смели преступать старые, давно укоренившиеся обычаем порядки.

Характеризуя положение женщины в наши дни, следует сказать, что старые порядки и обычаи уже ушли в прошлое, а если и бытуют кое-где в отдаленных районах или отсталых семьях, то лишь в пере¬житочной форме и обычно вызывают осуждение общественности.

Многочисленные запреты, которые существовали в отношение женщины, не имеют теперь реальной основы и во многих случаях сохраняются лишь в памяти старшего поколения. Так, еще сравни¬тельно недавно в присутствии постороннего мужчины или старухи женщина не могла приласкать своих детей, брать их на руки, кормить ребенка грудью. Она не имела права оплакивать при посторонних умершего сына или мужа и т. д.

В семье строго придерживались обычая «уайсадын», по которому невестка не могла разговаривать со свекром, старшими братьями мужа, а также с его старшими родственниками. Бывали случаи, когда в семье невестка и свекор всю жизнь не разговаривали друг с дру¬гом. Г. А. Кокиев рассказывает следующий характерный случай, свя¬занный с этим обычаем и происшедший с ним в 1927 г. в доме 140-летнего Инарико Варзиева из сел. Джимара Даргавского ущелья. «Старика, — пишет он, — я застал дома. Когда мы зашли в дом, нас очень радушно встретила старуха лет семидесяти, которую Инарико отрекомендовал мне как жену своего среднего сына. Несмотря на преклонный возраст и на то, что старуха уже давно была бабушкой, она, тем не менее, в отношении свекра строго соблюдала обычай „уайсадын". Но так как в этот момент в доме, кроме нас троих, ни¬кого не было, то мне пришлось быть посредником между снохой и свекром. Только после смерти Инарико .старуха могла получить „пра¬во голоса" в своей семье».

К числу старых обычаев, унижающих достоинство женщин, отно¬сится также обычай «амбахсин» (прятаться), в прошлом обязатель¬ный по всей Осетии, а сейчас встречающийся лишь кое-где в отдален¬ных горных селах. Молодая прячется при появлении в семье старших родственников мужа — братьев, дядей, однофамильцев. После совер¬шения обряда «раргом» (открытие) и преподнесения подарков не¬вестке последними молодая более не скрывается.

Патриархально-родовые условности, особенно ярко проявлявшиеся во взаимоотношениях супругов, исчезают из современного семейного быта. Сейчас кажется странным обычай, по которому муж обязан был избегать свою жену при посторонних, не мог оказывать ей никаких знаков внимания. По этому обычаю считался неприличным вопрос гостя к мужу о здоровье его жены. «Муж часто сильно любит же¬ну,— писал В. Ф. Миллер, — но вместе с тем считает позором, если его застанут с ней наедине, и при посторонних, встречаясь с женой, не решается с ней заговорить».

В настоящее время взаимоотношения мужа и жены изменились: при появлении гостя в доме жена вместе с мужем участвует в беседе, с гостями сидит за одним столом, ходит с мужем в кино, театры и т д.

В дореволюционной семье муж и жена при посторонних не имели права назвать друг друга по имени. Муж обращался к жене: «на ус» (наша жена), «о, уарта ус» («эй, эта женщина), «на хьусыс» (не слышишь) и т. д., а жена, зовя мужа, говорила: «на лаг» (наш муж), «йа уый кам и» (где он). Часто не только муж, но и другие члены семьи обращались к женщине по ее девичьей фамилии. Теперь этот обычай сохраняется лишь у части семей старшего поколения.

В результате исчезновения старых патриархально-родовых поряд¬ков во многом изменилось в семье отношение между родителями и детьми, между старшим и младшим поколением. Теперь отец не стес¬няется более при посторонних назвать своих детей по имени, прояв¬лять к ним отцовскую ласку, брать их на руки и т. д., чего он не мог делать еще в недалеком прошлом. «Только в самом интимном кругу (жены и детей) или с глазу на глаз, — пишет К. Хетагуров, — позво¬лительно отцу дать волю своим чувствам и понянчить, приласкать детей». Если осетина-отца в прежние времена случайно заставали с ребенком на руках, то он не задумывался бросить малютку куда по¬пало. «Боязнь быть заподозренным в неумении скрывать своей любви к детям доходила до того, что многие отцы не произносили никогда их имен. Я не помню, — писал К. Хетагуров, — чтобы отец назвал меня когда-нибудь по имени. Говоря обо мне, он всегда выражался так: где наш сын? Не видал ли кто нашего мальчика?».

В горах было немало случаев, когда жизнь ребенка находилась в опасности, и отец его, видя это, не мог оказать ему помощь вслед¬ствие необходимости соблюдать обычай «избегания». Тот же Коста Хетагуров приводит следующий характерный случай, происшедший с его отцом в детстве: переползая по крыше четырехэтажного дома, он потерял равновесие у самого ее края и едва не упал вниз. Отец (дед Коста. — Б./С.), находясь тут же, постеснялся в силу обычая удер¬жать его рукой, но успел наступить ногой на рубашонку и стоял так до тех пор, пока на крик ребенка, висящего над пропастью, не сбе¬жались соседи.

Этот обычай, бытующий еще в пережиточной форме кое-где в отсталых семьях, ведет свое происхождение несомненно из большой патриархальной семейной общины, где все дети считались общими и не допускалось проявление родительских чувств к собственным детям. Еще и сейчас в некоторых семьях отец не называет своих де¬тей по имени, а говорит, как это было в прошлом: «на лаппу» (наш мальчик), «на чызг» (наша дочка). В таких семьях сохраняются так¬же прежние клички ее членов. Здесь молодую невестку часто назы¬вают «чындз» (невестка), а женщину — по ее девичьей фамилии, старшую женщину «не афсин» (наша афсин), главу семьи — «хадзары хицау» (хозяин дома) и т. д.

Таким образом, старая осетинская семья с ее многочисленными пережитками патриархально-родового быта претерпела глубокие из¬менения, коснувшиеся не только внутреннего строя семьи, ее форм, но и семейно-брачных отношений и семейной обрядности.

Б. А. Калоев. Осетины.

Источник

↑ Вверх ↑